Сеструха...

Год назад она предала меня, отказавшись жить со мной под одной крышей и сбежав, как последняя блядь, туда, где больше заплатят.

Казалось бы, чёрт с тобой, живи как знаешь! Но в кураже бегства, с безопасного расстояния сеструха принялась плевать мне в душу и бередить мои раны. Она словно хотела, чтобы я никогда её не простил.

Весело и страстно, а иногда даже искренне она отрекалась от меня и всего, что мне дорого, снова и снова. В такие вот моменты она была чертовски хороша — о да! я почти любовался ею. Я всегда любил в сестрёнке этот огонь, эти острые взгляды и непокорные позы.

Она же полюбила сжигать между нами мосты. Все, кроме одного — иногда, когда ей становилось страшно, она вдруг вспоминала о том, что мы всё-таки родня. В такие моменты я готов был простить ей всё — а потом наваждение проходило.

Когда я приструнил её в первый раз, на юге, она испытала вдруг ужас — в глазах её читалась мольба о пощаде. Но поняв, что продолжать я не собираюсь, она принялась виртуозно мстить — не за боль, но за свою проявленную слабость.

Месть своеобразная: сестра режет себе вены, а больно-то мне.

Это продолжается уже год. Она и сама, кажется, свыклась с тем, что не права. Но всё-таки я, старший брат, виню одного лишь себя — за то, что после смерти отца, все 23 года, я совсем не занимался своею сестрицей.

Я всё ещё её люблю. И знаю — она вернётся. Потому что мне известно в точности: эта зараза, эта беглянка, моя родимая кровь, моя Украина, тоже всё ещё любит меня и без меня не проживёт — даже если когда-нибудь захочет.